Чернобыльская трагедия у тех, кто побывал ликвидатором последствий аварии, и спустя тридцать лет болит не только медицинскими диагнозами, теребя еще душевные раны. Возможно, от этого так тепло и даже трогательно Николай Воронович и Александр Годун встречали неслучайных гостей. Вручить Почетные грамоты областного исполнительного комитета за значительный вклад в преодоление катастрофы на ЧАЭС к пенсионерам приехали Петр Савицкий, председатель Гомельского комитета по труду и занятости, Дмитрий Гайкевич, председатель Житковичского районного исполнительного комитета и Наталья Макаревич, начальник управления по труду и занятости райисполкома. Интересовались физическим состоянием и условиями быта, кстати, прибавив к грамоте материальное подкрепление – пусть здоровье на деньги не купишь, но поддержать можно. А Анатолий Воронович с радостью пожал руку Петру Савицкому, не так давно возглавлявшего райисполком, где в последнее время чернобылец работал завхозом. Потому встреча получилась еще и с историей. Хотя, конечно, главное для каждого из этих пожилых людей – простое внимание.
Там было
просто жутко
Анатолий Воронович отчетливо помнит дни (будто все случилось вчера), проведенные в деревнях Хойникского района – Бабчин, Мокиш, Воротец, как и плечо коллеги при укладке там дорог.
– Двадцать шестого апреля взорвался реактор на ЧАЭС, а десятого мая мы с бригадой уже отправились в зону отселения. – Вспоминает Анатолий Николаевич шестидесятидневный отрезок своей жизни. – Из АТУП-16 тогда попали первыми, так как в нашей передовой бригаде МАЗы оказались новыми, а потому более надежными. Вызвал начальник, хотя все военнообязанные и без того подчинились бы, и сообщил о трехмесячной командировке. «А если управимся раньше? – поинтересовались, – больше не пошлете?». Он пообещал. Слово свое сдержал, а мы, чтобы быстрее вернуться домой трудились с шести утра до десяти вечера. Там же, в вагончиках ночевали. Хотя военные и милиционеры, отработав день, уезжали километров за шестьдесят.
Было очень жутко. Людей эвакуировали, оставались лишь старые и те, кому ехать некуда. Помню, был учетчик, во время Отечественной войны до Берлина дошел, сидел в деревне вместе с бабкой. Сколько брошено живности! Как приехали, в стойле застали здорового жеребца, никого не подпуская, бил копытами. На третьей неделе нашего пребывания он уже обессиленный едва перемещался, а потом издох прямо на улице. Оставленная ферма свиней, говорили там больше 20 тысяч голов, животные визжали от голода сутками, объедали друг другу уши. По улицам бродили недоенные коровы… Кто из нас разбирался в показаниях дозаторов? Бывало, подойдем к военным, поинтересуемся уровнем радиации, а те отшутятся «Иди, а то помрешь». Проводили дезактивацию грунта, вывозя верхние слои. А толку? Одежду в начале меняли ежедневно, а потом перестали. Сначала давали и по сто пятьдесят граммов водки. Но наши люди пить-то не умеют, нормы не знают, делали много аварий, вот позже и прекратили. Но все равно ездили за семьдесят километров, затаривались. Жутко было смотреть на помеченные большой «С» стены домов. Их хоронят, а мы дорогу строим, что-то в этом было ненормальное. Хотя там все казалось таким. Реактор еще продолжал выбрасывать радиацию, его гасят военные, пожарные, а часов через 18, как чмыхнет – на километр черное облако. Это я видел. Лен цветет, а поле перепахивают… Собрали из трех колхозов тракторы, в ряд выставили, потом их по другим сельхозпредприятиям развезли. Все время хотелось пить, колодцы забиты. Но за три дня протянули водопровод. Люди беспечны были, в карьер, где мы брали щебень, кто-то сгрузил прицеп навоза, чтобы в лес не везти. У всех разболелись головы, а когда источник проблемы выявили, просто машину того же щебня сверху высыпали. В Житковичи на выходные на тех же самосвалах ездили. Да и после я на своем МАЗе работал до 1992 года. Никто не замерял эту радиацию на металле. Конечно, все это сказалось на здоровье и жизни, девятерых уже нет с нами. Их Чернобыль «съел» постепенно, мучая болезнями. А вот Дриневский относительно нормально чувствовал себя лет тридцать, а потом резко последствия проявились и человек за короткий срок сгорел. Мы же тогда многого не знали.
Месяц забрал
здоровье
Там же, в Хойникском районе и в то же время, только в деревне Гдень, прокладывал водопровод и Александр Годун.
– Работал я тогда в «Сельхозтехнике» слесарем-наладчиком, водителем. У нас такой широкий круг обязанностей был, по всему району ведь ездили, – делится пережитым Александр Михайлович. – Только случилась авария на ЧАЭС. Возвращаемся как-то с обеда, а главный инженер сообщает: приказ из Гомеля, надо ехать на ликвидацию последствий. Собрались в тот же день и отправились в зону заражения, толком не понимая всей опасность. Да и сами жители деревни, где мы рыли траншеи под водопровод, не все осознавали угрозу: кто уехал, другие оставались еще. Работали мы с семи до семи, начальство появится, минут тридцать побудет – и обратно. Приезжал первый секретарь обкома, просил выйти и в выходные. Вода ведь в колодцах была заражена, а в деревне работали военные и штатские… Спешили, я был там еще и бригадиром, пусть небольшая, но ответственность. В общем, за месяц мы свой объем выполнили, воду дали, и вернулись домой. Проблемы со здоровьем проявились месяца через два – начали отказывать ноги, голова кружиться. Но все же до 50 пенсионных лет дотянул. Сегодня мне уже 72 года, тяжело ходить, память плохо служит. Многие, побывавшие в зоне, оставили там свое здоровье.