Немецкий писатель Ремарк, констатируя факт тесного соседства концентрационных лагерей и промышленных предприятий, удивлялся человеческой сущности. Используя дармовой труд узников, не считая их людьми, владельцы фабрик-заводов, возвращаясь домой, становились ласковыми отцами и нежными мужьями. Пили на кухне чай, обсуждали в семейном кругу обыденные новости. Как будто не убивали (прямо или косвенно) себе подобных.

Или польский лагерь «Майданек». Галину Холоневец он, к счастью, миновал. Однако на ее долю выпали не меньшие испытания. Потому, возвращаясь из фашистского рабства на родную белорусскую землю, она, вместе с другими бывшими узниками, услышав, что поезд долго простоит на польской станции, отправилась посмотреть на ужасающие улики преступлений. Горы пепла из сожженных человеческих тел. Страшные печи, куда после бани, стрижки и убийств отправляли тела. В тесную комнату людей буквально трамбовали, чтобы те и после смерти сохраняли вертикальное положение. Через небольшое отверстие в потолке их травили газом. При наступлении советской армии печи не справлялись с объемом, потому несчастных жгли просто под открытым небом на специальных рештках. Пепел, как удобрение, рассеивали по полю. Одно из них — свидетель вопиющих злодеяний, все еще было засажено капустой.

И каждая из девочек тогда думала: мне повезло выжить. Ведь они были так молоды!

Из письма Галины Холоневец Президенту фонда пострадавших от нацизма Егорову М.

 (Далее — из письма):

 «Я, Холоневец Галина Яковлевна, рождения 31 декабря 1925 года, проживающая в Республике Беларусь Гомельской области г. Житковичи, 22-го июня 1944 года была угнана в Германию. Меня привезли в лагерь города Гайсменген-Штайге, что в Баварии. Здесь находилась фабрика «Вюртембергише-металлварен фабрик». Я работала на ее филиале за 18 км от лагеря в горах Гепинген по 12 часов в сутки на разных работах у станка. Условия были тяжелые, питание плохое».

Разве могут передать хотя бы отдаленно весь спектр чувств и страданий эти сухие строки?! Просыпаясь на кишащих клопами нарах, она молила Бога о смерти. И это в неполные девятнадцать.

Кормили раз в сутки баландой тех, кто работал ночью. Днем предполагалось, что узники будут спать, следовательно, в это время их лишили и этой скудной порции. Однажды вернувшись с работы, Галя увидела у своих нар мисочку с едой. Подумала, что сестричка Нюра, такая же узница, как и она сама, оставила ей порцию, пожалев, что девушка после изнурительного труда остается голодной. С жадностью проглотила пищу. Внезапно появился мужчина, которому и принадлежала поглощенная Галей еда. Его бешенство выходило за пределы здравого смысла. По сей день при воспоминании об этом эпизоде у Галины Яковлевны наворачиваются слезы:

— Ведь я не знала, что это его порция!!!

Человеческая сущность… Худая, истощенная, она и так невысокого роста, казалась совсем маленькой. Еще в бараке донимали клопы. Они, подобно фашистам, беспощадно жалили и без того настрадавшихся людей. Рука распухла от этих укусов, на ноге гноилась рана, доставляя еще большие страдания.

Из письма:

«Мастерами на фабрике были Гаук (пожилой) и Жибрак (молодой). Может, не совсем точные фамилии. Могу приложить фотографию с аусвайса, «OST» на котором обрезала раньше».

На заводе трудились и немцы, однако ночью не работали. Немногие из них смотрели за узниками в эту смену. Таким был и пожилой Гаук. Галя ждала его с внутренним трепетом и нетерпением — каждый раз он приносил хлеб. Прячась, тайком он отдавал ей бесценный продукт, который девушка делила с сестрой. Как-то, поразившись гнойникам на ее ногах, он принес босоножки. Обувь, к сожалению, оказалась больше маленькой стопы, но сгодилась сестре.

Из письма:

«Освободила нас американская армия (негры) 21-го апреля 1945 года, а вернулись домой только в феврале 1946-го. После освобождения всех репатриированных американцы вывезли в один лагерь г. Генинген. В этом лагере мы пробыли около полутора месяцев, затем, поездом, нас американцы вывезли в Лейпциг. Спустя три дня отправили в советский лагерь г. Риза (Саксония). Здесь на мосту по реке Нейси стоял пограничный пост. После двухнедельного пребывания нас отправили в лагерь г.Лечница, а затем — в г. Бойтен, в котором были две комендатуры: польская и советская. Из репатриированных Гомельской, Витебской и Могилевской областей отобрали 50 человек, в том числе и меня, и отвезли в деревню Баунец за семь километров от города на уборку урожая, который отправляли на родину».

Удивили, конечно, негры. Впервые в жизни они видели людей с другим цветом кожи. Также впервые, но за много месяцев, американцы досыта накормили бывших узников. Внезапно появился их белокожий офицер, собрал освобожденных и принялся отчитывать: дескать, как вам не стыдно вести себя в столь близком общении с неграми. Они второсортные люди! Но разве мог понять американский военный, что до сих пор славяне оставались второсортными людьми для немцев! Хуже было только евреям. Это они каждое утро, в полосатой одежде, стуча деревянными колодками по асфальту, шли на работу мимо их лагеря. Обдавая окружающих тяжелым запахом немытых тел, с шестиконечными звездами на груди обреченно двигались в неизвестность. А затем этой бесчисленной колонны не стало…

Это итальянцев и французов кормили лучше и сытнее даже в лагерях.

В польской деревне их поселили в презентабельном доме, который в спешке покинул хозяин. Четверых девочек — Надю из Мозыря, Галю с Нюрой и ее подружку Витю из Житковичей, разместили вместе на втором этаже в уютной спальне. Однако поразил квартиранток прежде шикарный зал польского дома. Его стены украшали гобелены и, невиданные до сих пор, оленьи рога, в углу разместилось пианино, за которое иногда садились владеющие инструментом офицеры. А они, юные мечтательницы, пережившие страшные дни, под их аккомпанемент танцевали.

Из письма:

«После окончания уборочных работ нас отправили на пересылочно-фильтрационный лагерь в г. Заган. Уточнив и проверив наши данные, особый отдел дал разрешение возвращаться домой».

Галя научилась вязать снопы и делать на них перевясла. После фашистского лагеря этот труд не казался тяжелым, но главное — каждую из работниц согревала надежда на скорое возвращение домой.

Обычный день также не предвещал плохого. Девочки трудились, собирая урожай, солнце ласково грело спины. Внезапно из леса, обрамлявшего поле, послышался немецкий крик:

— Гайд! — вслед за ним показались вооруженные люди. С автоматами наперевес принялись на ходу палить.

Девочки, пытаясь уйти от пуль, приникли к земле. Еще не стихла стрельба, как раздался голос такой же работницы, как и они, Стоянихи:

— Не бойтесь! Это поляки!

Но разве от этого меняется человеческая сущность. Обозленные сбором ими посеянного урожая, ляхи таким образом принялись мстить. Итог их обстрела — две раненные девочки. Обе чудом остались живы. Одной пулей вырвали мышцы на руке, второй — прошли трижды по касательной по позвоночнику, непостижимым образом его не задев. Да и в польском госпитале не торопились оказывать им помощь. Тогда бригадир девочек собрал полагающийся им спирт (как Галина Яковлевна узнала уже после войны, их бригада входила в воинскую часть…), отвез советским офицерам и те спасали раненных.

— И эти поляки были людьми, — сокрушается Галина Яковлевна, — пережившими оккупацию и освобожденными Красной армией!

Галине Яковлевне очень тяжело вспоминать те дни. Однако, тревожа сердце прошлым, мы создаем посыл будущему. И надо торопиться, пока живы, в сотый раз рассказать о пережитом. Ведь память, сопереживание и благодарность делают нас людьми. Много лет она пыталась найти пожилого немца или его семью, чтобы поблагодарить за то милосердие, что он, рискуя своей жизнью, проявил.

Года, проведенные там — целая эпоха страха, непонимания и подозрения…

— А еще я до сих пор думаю, — делится Галина Яковлевна болью, — почему нас, славян, немцы считали недонацией? За что даже в концентрационных лагерях относились к нам гораздо хуже, чем к другим заключенным? Тем же итальянцам или французам?!

На этот вопрос, как и многие другие, не нашел ответ и талантливый немец Эрих Мария Ремарк. Трудно понять человеческую сущность, способную убивать и порабощать себе подобных.

За помощь в подготовке материала автор благодарит председателя районной ветеранской организации Адама Купрацевича.

В. ПОКОРЧАК.